Самые красивые елочные игрушки те, что сделаны своими руками. Такое творчество...
«Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» (чеш. Osudy dobrého vojáka Švejka za světové války ) - незаконченный сатирический роман чешского писателя Ярослава Гашека .
История создания и публикации
И после возвращения из России в Прагу писатель вновь возвращается к своему герою, теперь уже в монументальном романе в шести частях.
Роман выходил почти еженедельно отдельными тетрадями по 32 страницы, продававшимися за 2 кроны , первая появилась 14 марта 1921 года, о чём было объявлено в ироничных рекламных афишах. Большинство издателей отвергли «Швейка» из-за вульгаризмов, поэтому первые выпуски Гашек издавал со своим другом Франтой Зауэром за свой счёт. Они распространяли тираж, нанимая приятелей в трактирах агентами по распродаже за 20 % комиссионного вознаграждения . Первую часть «Швейка» писатель, вероятно, закончил в Праге (восемь тетрадей, 256 страниц), вторую тетрадь второй части он, без сомнения, начал после переезда в Липнице (на что указывают конкретные топографические указания в рассказе бродяги из главы «Будейовицкий анабасис Швейка», где впервые появляется и название Липнице). Вторую книгу Гашек написал за три с половиной месяца, начав третью незадолго до 9 января 1922 года, т.е. тогда он писал около 32 страниц романа в день, за это время он также отослал издателям не менее десяти рассказов для сборника «Мирная конференция» и некоторые публицистические статьи .
Вскоре после переезда в Липнице Гашек нанял секретарём сына местного полицейского - Климента Штепанека, который оставил ценные воспоминания о последних днях жизни писателя. Писатель диктовал ему почти ежедневно с 9 до 12 и с 15 до 17 часов, иногда не соблюдая это расписание. Обычно это было в трактире, иногда - на воздухе, возле купленного Гашеком весной 1922 года домика, а с октября - внутри.
Штепанек и часть друзей Гашека отмечают его необыкновенную память. Писатель диктовал роман без всяких предварительных заметок или набросков и лишь иногда пользовался картой и старыми австрийскими календарями, которые посылал ему издатель Сынек. Он всегда отлично помнил содержание отосланной издателю главы и начинал диктовать следующую, имея лишь небольшой листок бумаги с записью её последних строк. Написанный текст он никогда не перечитывал и не корректировал . В конце 1922 года автор начал четвёртую часть, но не успел довести её даже до середины. В последний раз он диктовал 29 декабря 1922 года за 5 дней до смерти, последовавшей 3 января 1923 года .
Продолжение
Продолжение романа - «Приключения бравого солдата Швейка в русском плену» - написал чешский журналист Карел Ванек (1923 г., первое русское издание - 1928 г.).
Сюжет
Персонажи
Часть из огромного количества персонажей романа имеет реальных прототипов, многим из своих героев Гашек даже не стал менять имена, хотя и поменял детали биографии. Так, многим из персонажей Гашек приписал детали собственной, весьма бурной биографии.
Йозеф Швейк
Главный герой романа. До войны занимался продажей краденых собак. Несколькими годами ранее был уволен с военной службы по причине признания медиками «полным идиотом». Страдает ревматизмом, однако с началом войны громогласно изъявляет желание идти на фронт. В результате попадает в полицию, сумасшедший дом и гарнизонную тюрьму как дезертир и симулянт. Его признают годным к военной службе. Швейк, впрочем, остается в Праге, успевает побывать денщиком у двух офицеров, и только нелепая случайность приводит его в действующую армию, в тот же 91-й пехотный полк, где Швейк проходил срочную службу. По дороге на фронт Швейк делает неожиданную карьеру - его назначают ротным ординарцем . Швейк воспринимает всё происходящее вокруг него с невозмутимым, доходящим до абсурда оптимизмом. Все приказания начальства он принимается выполнять с неудержимым рвением, а результат его деятельности, как правило, совершенно непредсказуем. Любое происшествие он всегда готов прокомментировать подходящим к случаю рассказом из своей жизни.
В последние годы появились сведения, что Йозеф Швейк не был придуман Гашеком, а существовал реально. Йозеф Швейк ( -) - пражский ремесленник, с которым Гашек познакомился в 1911 году. Вскоре появились первые рассказы с этим персонажем. Позднее Гашек ещё раз столкнулся с Швейком, но уже находясь в плену в России, где они оба служили в добровольческих чешских частях. Возможно, эта встреча и послужила поводом к появлению романа. Многочисленными, всем надоевшими историями из своей жизни был известен однополчанин Гашека по имени Франтишек Страшлипка, денщик реального поручика Лукаша. Ординарцем же в роте Лукаша был сам Гашек.
Пани Мюллер
Пани Мюллер (так в переводе П. Г. Богатырёва, в оригинальном тексте - Мюллерова, согласно правилам образования женских фамилий в чешском языке) - служанка Швейка, боязливая тихая старушка. Судя по тексту романа, она на самом деле не служанка, а квартирная хозяйка, у которой Швейк снимал комнату с пансионом. После того, как Швейк ушёл на войну, по приговору военного суда попала в концлагерь . Роман начинается с её фразы: «Убили, значит, Фердинанда-то нашего » (чеш. Tak nám zabili Ferdinanda ). Известны две знакомые Гашека по фамилии Мюллерова, но ни одна из них тихой забитой старушкой не была.
Паливец
Бретшнейдер
Тайный агент полиции, постоянно пытающийся поймать окружающих на антимонархических высказываниях. Арестовал Швейка и Паливца. В ходе слежки за Швейком после освобождения последнего купил у того нескольких собак, которые его и загрызли от голода.
Предполагаемый прототип Бретшнейдера, сотрудник пражской полиции Шпанда-Бретшнейдер, в 1919 году уехал из Праги в Берлин, где служил в винном погребке.
Фельдкурат Отто Кац
Полковник Фридрих Краус фон Циллергут
Командир 73-го пехотного полка. Редкостный болван, что признавали даже его офицеры. Отличался умением пускаться в долгие рассуждения о значениях всем известных вещей: «Дорога, по обеим сторонам которой тянутся канавы, называется шоссе». Глуп и бездарен, но благодаря покровительству некоторых влиятельных лиц быстро продвигался по службе. Мстителен: после того как приятель Швейка, по его просьбе, украл собаку полковника, удовлетворил ходатайство Лукаша и определил Лукаша и Швейка в маршевый батальон 91-го полка, отправляющийся на фронт.
Подпоручик Дуб
Офицер 91-го полка, призванный по мобилизации. По профессии - школьный учитель, по характеру - жестокий, мстительный дурак из тех, кого Швейк называл «идиотами в квадрате». Исповедует крайний патриотизм, страдает повышенной подозрительностью, слывет доносчиком и испытывает особую неприязнь к Швейку. Изо всех сил пытается казаться военным до мозга костей, но кадровые офицеры полка презирают Дуба и сторонятся его. Швейк, после долгих размышлений, награждает Дуба званием «полупердун»; до полного «пердуна», то есть старшего офицера, в высшей степени непорядочного, придирчивого и глупого, Дубу не хватало возраста и чина. Собирательный образ (во всяком случае, гашековедам не удалось установить определённого прототипа Дуба).
Кадет Биглер по прозвищу «Крыло аиста с рыбьим хвостом»
Полковник Шредер
Командир 91-го полка. По глупости и жестокости, в соответствии с чином, занимает промежуточное положение между капитаном Сагнером и изображёнными в романе генералами. В то же время обладает своеобразными понятиями об армейской чести: восхищается верностью Швейка, который на допросе сожрал письмо поручика Лукаша к госпоже Каконь, чтобы выгородить командира. По словам Марека, Шредер ничего так не боится, как фронта, хотя многие офицеры считают его настоящим фронтовиком. Именно Шредер назначил Швейка ординарцем к Лукашу в момент, когда Лукаш уже радовался, что навсегда избавился от бравого солдата.
Полковой повар Юрайда
Автор характеризует его как «повара-оккультиста »: до войны Юрайда издавал мистический журнал. Несмотря на любовь к книгам из серии «Загадки жизни и смерти», неистощим на кулинарные выдумки во фронтовой обстановке. На досуге писал сатирические письма жене, обыгрывая глупости быта офицеров.
Вахмистр Фландерка
Швейк - победная фигура вашей литературы. Его образ необыкновенно популярен у нас. Как в комедии дель арте он стал стандартным, типовым персонажем в большевистских кабаре. Куплетисты с немыслимым именем «русский Швейк» поют в каждом небольшом кабаре.
По мнению чешского прозаика Милана Кундеры роман Гашека «отражает ту же эстетическую тенденцию, что и романы Кафки … или Броха »
Известный английский историк Эрик Хобсбаум поместил роман Гашека (назвав его «двусмысленной буффонадой ») в ряд наиболее ярких произведений европейского авангардного искусства , порожденных Первой мировой войной и её революционными последствиями.
Подражания и продолжения
Экранизации
В 1934 году Гослитиздатом выпущен перевод с чешского П. Г. Богатырёва (чч. 1-2) в соавторстве с Г. А. Зуккау (чч. 3-4 и продолжение К. Ванека). Скабрёзные места романа подвергнуты цензуре, сглаживанию.
В 1937 году выпущен перевод «Похождений Швейка» В. Чернобаева (чч. 3-4), отличающийся весьма низким качеством и тенденцией «борьбы с натурализмом».
Примечания
- Я. Гашек. Бравый солдат Швейк (неопр.) (1911).
Вид на Чертову речку с Карлова моста
«Такая поездка мечталась еще в 1998 году. Как-то по весне я встретился со своим другом Игорем Поповым, и как это бывает у давно не видевших друг друга людей, – мы разговорились. Разговор наш, надо сказать весьма интересный, плавно перешел на писателя Ярослава Гашека и его бравого солдата Швейка. Кто еще не знает, это моя самая любимая тема. А раз речь пошла об этом, то естественно и о Чехии и Праге. И тут Игорь неожиданно предложил поехать в Прагу и, как говорится, увидеть все своими глазами» — пишет Толик.
Толя Неудачин - "Швейк"
Об авторе
Анатолий Неудачин, художник-керамист. Любит творчество Ярослава Гашека, а именно: «Похождения бравого солдата Швейка». Вместе с Гашеком любит: Чехию, книги, фильмы, спектакли, иллюстрации — разные, а не только Лады — все, что связано со Швейком. Коллекционирует карикатуру, знает много о художниках-графиках, в коллекции — журнал «Крокодил» с 1972 по 1993 год. Любимые художники: Дюрер, Савва Бродский, Константин Ротов — много, всех не перечесть. И, конечно, любит лепить из глины, в основном, персонажей любимых произведений . Работает преподавателем керамики в детской школе искусств г. Кемерово. Характер славянский, веселый. Но по лицу не скажешь.
ВДВОЕМ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ХОРОШО,
А ВТРОЕМ – ПЛОХО
Книга вторая
ПРЕДИСЛОВИЕ
21. 07. 07. 12.32. (кемеровское время), в поезде.
Название своим книгам о наших с Игорем приключениях я не сам придумал. Так назвал свои книги Зденек Матей Кудей, ближайший друг Ярослава Гашека. В молодые годы они часто путешествовали по близлежащим странам, в последствие Кудей написал две книги об этих странствиях: «Вдвоем путешествовать хорошо» и «Вдвоем путешествовать хорошо, а втроем плохо». Отсюда и мои названия. Если уж идти в сравнениях дальше, то мы с Игорем даже внешне несколько похожи на Гашека и Кудея.
Игорь Попов - "Кудей"
Гашек был полноватым, как я, а Кудей худенький, как Игорь. Именно здесь, во второй книге я даю эти пояснения, ибо, читатель, не обратив внимания на название первой книги, может задать вопросы по поводу второй: «Кто такой «третий», почему с ним плохо путешествовать?» В нашем случае никакого третьего нет, кроме тех несерьезных случаев, когда кое-кто из моих друзей и племянников мечтал к нам присоединиться. Но когда человеку все равно, куда и когда ехать, и ехать ли вообще, раскачивается такой человек слишком медленно.
В случае же Гашека и Кудея третий был, – некто Пелант (по рассказу Гашека), – настоящая его фамилия, кажется, Маген. Так вот этот Пелант очень мешал нашим друзьям в путешествии, и постоянно хотел убежать домой, но друзья привязали его веревкой, и всюду таскали его за собой, – прививали любовь к родному краю.
Но довольно о названии.
В этом году мы с Игорем вновь решились на путешествие в Прагу. За два года меры к путешественникам несколько ужесточились: от нас требовали справку с места работы, выписку о зарплате, и, действительно ли мы едем в Прагу во время отпуска. А с моей фотографией на визу вообще детективная история. Ну, да ладно. Главное, мы уже в пути.
Остановились в Новосибирске. Монументальный город. Все-таки впечатления детства бывают иногда верны. Огромные серые, мрачные здания, – особенно хорошо это видно в дождь.
В Барабинске шел дождь, а в Тюмени – холод и ветер.
Следующий большой город – Екатеринбург, или как написано в расписании – Свердловск. Посмотрим на вокзал родины Вячеслава Бутусова.
22. 07. 07. 00.30. (по Кемерову).
В Свердловске сначала было сухо, а потом пошел сильный дождь. В Перми – холодновато. Следующую запись сделаю, видимо, уже в Москве.
23. 07. 07. 01.05. (по Москве).
В 16.10. были уже в Москве. Первым делом взяли билеты в Питер. Либо мы что-то делаем не правильно, либо, действительно, билеты в Питер трудно достать. Вроде бы нам кто-то говорил, что из Москвы туда ходят электрички каждый час, какая-то там «Стрела», или что, я уж не знаю. Купили мы билеты на половину четвертого утра. Сидим сейчас на Курском вокзале, с которого должны ехать в Санкт-Петербург, и ждем поезда.
Надо сразу пояснить, что перед Прагой мы решили съездить в Питер на пять дней. Игорь последний раз был там еще при советской власти – двадцать лет назад, а я там совсем не был. Стоит проведать город на Неве.
А теперь вернемся в Москву. За прошедшие два года я от Москвы немного отвык. А, в общем-то, по большому счету, ничего в ней не изменилось, и ничего в ней особенного нет, – одно название – столица родины. Клоака, одним словом.
В самые первые минуты мы пошли на Баррикадную улицу, – кто помнит первую часть, – на ней находится ресторан «У Швейка». Ресторан оказался на месте.
Потом, вторым и третьим номером нашей программы были Красная площадь и книжные магазины.
На Красной площади все по старому, а в книжном магазине на Тверской (тот, что работает до часу ночи), мы нашли две аудиокниги с рассказами Гашека, аудиокнигу Войновича о Чонкине, и увидели режиссера Юлия Гусмана. Лицом к лицу. Я искал на полке новую книгу Войновича, Игорь подошел ко мне и сказал шепотом: «Пойдем, кого покажу». Я не понял, но пошел. «Смотри, возле прилавка», – сказал мне Игорь. Но я никого, сколько-нибудь достойного внимания, не увидел. Облокотившись на прилавок, чуть ли не лежа на нем, стоял какой-то грузный мужчина и доверительно разговаривал с продавщицей. Лишь после того, как Игорь шепнул: «Гусман!», я его узнал. Ну, что вам сказать, может кто-то и счастлив от подобных встреч, я лишь пожал плечами и вернулся к оставленной полке с книгами. Возможно, я бы обрадовался, если бы встретился, допустим, с тем же Войновичем (хотя я и его видел очень близко на концерте, и даже получил автограф). Он, кстати, пишет в одной из своих книг, что часто ездит в московском метро, – значит, его встретить очень реально.
ПРАЖСКИЙ ДНЕВНИК
29. 07. 07. 21.00. примерно.
Лежу на третьей полке пражского купе и еду по Польше. В полночь будет Чешская граница. А пока…расскажу все по порядку. Поезд из Питера нам попался аховый. Советских времен еще. Титан с горячей водой не работает, а чем занимаются проводницы вообще не понятно. На входе билеты проверяют, и все, пожалуй. Ну да ладно. Приехали мы в Москву на Ленинградский вокзал. Вот еще, кстати, путаница чудная. Город называется Санкт-Петербург, область Ленинградская, зоопарк тоже Ленинградский, на вокзале вас приветствует транспарант: «Добро пожаловать в город-герой Ленинград», и вокзал в Москве тоже Ленинградский. Но сам город хороший, что уж говорить, намного лучше Москвы.
Москва – это натуральная помойка – никто меня в этом не переубедит, а Питер – город интересный, есть на что приятно посмотреть. И народ на порядок выше московского. Москвичи, погруженные в свои заботы, в лучшем случае буркнут что-то в ответ, а то и вовсе не ответят. В Питере такого нет. Петербуржец остановится и будет тебе обстоятельно объяснять. Ты три раза можешь сказать ему «спасибо» и пять раз «До свидания», он знай себе, рассказывает, во всех подробностях, куда тебе надо пройти, где завернуть, и сколько раз. Вот только погода там, действительно, несносная. То жара, то откуда ни возьмись – ветер, а то и дождь. Жить там, в смысле климата, совершенно не возможно. А посмотреть очень даже много чего есть.
Итак, мы вернулись в грязную Москву. Ни урн, ничего другого. На Красной площади повсюду мусор, бычки сигарет и прочее. На вокзале полно чудаков разных. Ну, да хватит о ней. Надоела.
В 23.44. от Белорусского вокзала отошел поезд, и мы с Игорем в нем ехали в Прагу. Вот что главное.
Расселись по купе, причем опять в разных, и на пресловутых третьих полках. Ну, мне, положим, перепадало поспать на нижней полке, а вот Игорь на верхней полке словно прописался. То, что купе состоит из трех полок, мы уже знали по прежнему путешествию, а пассажиры, что ехали впервые, опешили: «Как же так? – недоумевали они. – И как залазить на эту высоту? И почему так тесно?» Никто из нас им не мог ответить, почему так, – просто это так и все!
Все же не зря мы с Игорем накануне в зоопарке долго стояли возле клеток с обезьянами. Нам их умение прыгать с ветки на ветку очень даже пригодилось в тот момент, когда мы залазили под самый потолок.
Ночью я спал неважно. Вагон болтало, словно это был корабль, попавший в шторм. Я то проваливался в сон, то просыпался. Часов в десять утра по местному времени решил слезть со своего яруса. Игорь к тому времени уже проснулся. По его словам, в Минске, который мы проехали рано утром, опять, как и в 2005 году шел проливной дождь. Можно только надеяться, что столицу Белоруссии не постигнет участь села Гадюкина из юмористического рассказа.
В Бресте нам меняли колеса. И сделали это намного быстрее, чем в прошлый раз. Такое впечатление, словно и совсем не меняли. Я так и не понял, в Европе ли уже колея, или у нас. Меня это не очень интересовало.
Потом была таможня и пограничники. Затем мы переехали в Польшу. Здесь тоже были таможенники и пограничники, но проверяли они формально, полагая, что свою работу белорусы сделали исправно. Теперь едем по Польше.
Красивые, справные домики, дети машут поезду руками. Игорь увидел на полях аиста и серого журавля. То-то было радости!
А я в тамбуре, куда выходил периодически покурить, разговорился с одним пареньком – ему лет тридцать – не больше. И внешностью похож на Вовку Земскова (это для тех, кто знает Вовку ориентир). Мы с этим пареньком о многом поговорили. Он, оказывается, где только не побывал – и в Венгрии, и в Австрии, и еще во многих странах. Мы с ним часто встречались в тамбуре, и долго обсуждали разные проблемы. Разговаривали и про Швейка. И даже о теориях Фоменко.
Завтра рано утром будем уже в Праге.
Продолжение следует.
30. 07. 07. (записи нет)
31. 07. 07. 7.50.
Вчера вечером у меня хватило сил только написать дату. Столько впечатлений. Сегодня утром постараюсь описать события вчерашнего дня. Во-первых, рано утром мы прибыли в Прагу. Нынешний гид – Наташа Алиева – в отличие от прошлого, все нам рассказала: как куда пройти, как себя вести, где что покупать и вообще разные тонкости нашего пребывания в городе. Плохо только то, что в прошлый раз мы ничего не знали, и нам ничего не рассказывали. Сейчас мы были более подготовлены, знали почти все, и ничего нового эта гид нам не сообщила. Однако сам факт полного рассказа о тонкостях проживания в Праге радует. Всех туристов, и нас в том числе, развезли по отелям. Наш отель назывался «Прага Аппартаментс» и находился он ближе, чем «Франта». Гид только в одном нас обманула, но может она действительно так считала: она сказала, что в этом отеле нам понравится больше, чем во «Франте». Ничего подобного. Во «Франте», комната скромнее, но зато ванная просторней. И находится «Франта» почти за городом, – дальше лишь красивые поля и леса. А вокруг маленькие аккуратные домики с садиками, полными цветов, открытые кафе и пивнушки. Здесь же дом, в ряду подобных домов посреди улицы, – район Либень, что-то вроде американского Гарлема, – во всяком случае, мне так показалось. По ночам какие-то люди что-то орут, но по интонации ясно, что они не спокойной ночи друг другу желают.
Еще гид сказала, что персонал гостиницы знает русский язык, и, самое главное, с удовольствием на нем разговаривает. Первое весьма сомнительно, – как я не понимал разговаривающих на чешском языке, так я не понимал и этих. А второе – я взрослый человек, и знаю, как выражают люди удовольствие, – у персонала отеля этого выражения я не увидел. Лишь беспомощная гримаса что-то нам объяснить.
Единственное, что нам безоговорочно понравилось, – это второй ярус в номере. Было бы место, – я бы у себя дома такой же сделал.
Во-вторых: мы разместились в своем номере, помылись и переоделись, и собрались погулять по городу. Первым делом поехали в центр города и поменяли доллары. Вторым делом купили себе проездные на неделю. Это оказалось очень выгодно как по деньгам, так и в бытовом смысле. Можно ездить на любом транспорте, целыми днями не выходить из трамвая, автобуса и метро. В прошлое свое посещение Праги мы замучились покупать эти «ездинки». Мало этого, надо было все время смотреть, не просрочил ли ты время, означенное на твоем проездном билете. Такая опасность постоянно висит над пассажиром: просрочил отпущенное время, и ты – «заяц», и любой проверяющий может содрать с тебя штраф.
С проездными билетами на неделю мы пошли и поехали осматривать Прагу. Долго ходили по Старому городу, бродили по узким улочкам и широким проспектам. В книжном магазине приглядели себе по толстой книге. Моя книга называлась «Хроника моей жизни» художника Йозефа Лады. Игорь впоследствии купил свою книгу – что-то про футбол, а я не стал. Моя книга была толстая и хорошая, но я не терял надежду найти что-нибудь лучше. Забегая вперед, могу сказать, что нашел в последний день, и от Лады пришлось отказаться.
На Карловом мосту в два часа дня яблоку некуда было упасть. Казалось весь город здесь, или хотя бы большая его часть. Полюбовались с моста на Чертову речку, пошли на остров Кампа.
С барменом Михалом. Бар "У Швейка". Ул. На Боиште
В «Швейка» – наш ресторан — мы пришли в четыре часа. И шли мы с замиранием сердца, – на месте ли Михал. Он был на месте. Мы сели за свой столик у входа. Какое-то узнавание в глазах Михала промелькнуло, но не больше. Мы сделали заказ. Блюдо Бретшнейдера. По прошлому разу мы знали, что оно очень вкусное. Михал поднес нам две бутылки и спросил: «Сливовица, Бехеровка – Швейк-медицина?» Мы отказались. Взяли по пиву.
Пока мы ели, Михал развлекал парочку на галерке. Громко говорил, шутил.
Мы пили пиво. Минут через десять Михал принес наш заказ. И хоть раньше мы с Игорем договорились сидеть подольше, Игорь съел свою порцию очень быстро, а я как-то быстро насытился, и ел уже медленно. Порции все-таки большие.
Пришел мужчина, он оказался писателем, его книгу про пражские пивные мы видели в магазине в Кемерово. Звали его Игорь Корчагин. И хоть в жизни он был намного выше меня, но в книге на фотографии я в первую секунду решил, что это я изображен, и даже опешил, откуда в его книге наше фото. В швейковской фуражке и в очках он очень похож на меня, сидел на моем же месте и в той же позе. Единственное различие: на нашем фото справа от меня сидит Игорь, а на фото Корчагина он там один.
Нам, когда мы в Кемерово просматривали эту книгу, не понравилось одно: на фото Корчагин сидит в трактире «У Чаши», то есть, в баре «У Швейка», а в книге упоминаний об этом трактире нет. Как это понимать?
Корчагин долго разговаривал с парочкой на галерке, а поскольку был слишком уж громоздким, то перегородил собой весь, и без того небольшой зал.
Стены трактира по-прежнему были исписаны посетителями. Была даже такая: «Ося и Киса здесь были» и дата: 1995 год. Какие-то почитатели Ильфа и Петрова. Появился портрет Франца-Иосифа. А так же портреты немецкого артиста Хайнца Эггерта, долгие годы игравшего у себя в Германии роль Швейка и потомка того человека, у которого Гашек, якобы, позаимствовал фамилию Швейк, ну, и сам, наверно, тоже Швейк.
Когда мы поели и попили, Михал принес нам счет. Мы расплатились. Игорь остановил, собравшегося уходить Михала, и вытащил фото, на котором изображен сам Михал за стойкой, с подаренной мною керамической фигуркой Швейка в руке «Это мы были у вас два года назад» – пояснили мы. Михал очень растрогался: «А я смотрю, знакомые лица!» – воскликнул он. Я спросил, как поживает Швейк. Михал ответил, что Швейк жив-здоров, стоит у него дома, поскольку в трактире он его боится оставить – своруют. Фотографией он остался очень доволен. Долго не мог вспомнить, откуда мы. Мы ему помогли: «Из Сибири. Из Кемерова» «Точно, точно, – обрадовался он. – Из Кемерова!»
Сегодня он встретил нас как лучших друзей. У него даже промелькнуло в разговоре с другими посетителями: «Я тороплюсь к своим друзьям!»
Мы заказали «Печеное колено» и сели на галерку. И долго обсуждали с Михалом, какой гарнир к этому колену подать. Я вспомнил, как в прошлый свой приезд мы ели кнедлики с «прожилками», что-то похожее на рулет. Михал сказал, что для нас он сделает все что угодно. Игорь попросил у него меню на память. Он обычно не дарит таких вещей, но для нас сделал исключение.
Пока мы пили по первой кружке «Плзень Уркел», Михал принес нам «Печеное колено». Я таких размеров никогда не видел. Михал сказал, что специально для нас выбрал кусок получше. Мы были ему признательны. На тарелке лежала огромная гора мяса на кости. Мы с Игорем стали срезать с кости ломти размером в две ладони. Это действительно было огромное колено. Мы уже наелись, а на тарелке оставалось еще очень и очень много. А еще ведь кнедлики, капуста и картофель. И еще целая корзинка туковых рогаликов. Все это дело мы запивали пивом. Михал между делом подходил к нам, интересовался нашим впечатлением от еды. И все-таки мы одолели эту штуку. Сейчас лежим в гостинице, отдуваемся. Как в «Швейке»: одному объевшемуся солдату положили поперек живота доску и прыгали на ней, до тех пор, пока солдату не полегчало. Так и нам надо, наверное.
Михал, когда посетителей не было, подходил к нам перекинуться словом-другим. Подивился пачке сигарет «Прима», которую я выложил на стол. В Питере пачка «Примы» стоила пять рублей пятьдесят копеек, «за такие деньги в Праге только рогалик туковый купить можно», как выразился Михал. Известно, что сигареты в Праге очень дорогие. Хорошие сигареты в переводе на наши деньги стоят сто рублей. Курить не захочешь.
А до того, как мы пришли к «Чаше», мы гуляли по городу. От своей гостиницы мы доехали на трамвае до подножия Пражского града. А еще раньше мы все-таки нашли дом, где родился Ярослав Гашек на Школьной улице. Дом № 16. Большие ворота с барельефом наверху. В прошлый свой приезд мы прошли эту улицу вдоль и поперек, но ничего не нашли. Может, нам помешало еще и то, что на этой улице пришли строительные работы. И потом в разных книгах написано по-разному: в одной я читал – дом № 10, а Игорь утверждал, что дом № 30. Позднее я увидел эту книгу, Игорь по моей просьбе принес ее мне. Написала ее некая Анна Рапопорт. Книга называется «Чешская республика», и назначение ее – путеводитель. Ох уж эти мне путеводители! (прим. автора 27. 09. 07.)
На Школьной же улице была библиотека, которую мы сначала приняли за книжный магазин. Вход был свободный, никто не спросил нас, кто мы такие, зачем пришли. Мы как зашли беспрепятственно, так и ушли никем не остановленные. А поняли мы, что это библиотека по книжным корешкам. На них внизу были наклеены бумажки с буквами и цифрами. В этой библиотеке я нашел «Энциклопедию Швейка». Там были цитаты персонажей романа и еще какие-то данные, связанные с романом. Составил ее какой-то Юрий, а вот фамилию я не запомнил. Этой книге, на мой счет, не хватает иллюстративного материала, она была бы намного интереснее. А так, конечно, том довольно пухлый, роману не уступает.
1. 08. 07. 22.30.
Вчера мы гуляли на Градчанах. Купили единый билет сразу в три места: в Старый королевский дворец, храм св. Иржи и Золотую улочку. При входе билет компостируется, и ты проходишь внутрь. По старому королевскому дворцу мы ходили довольно долго, по крутой лестнице забирались на самую верхотуру. С обзорной площадки фотографировали панораму старой Праги. В храме св. Иржи тоже было много интересного. Золотую улочку прошли быстро. Чуть ли не наступая друг другу на руки, поднялись в галерею со средневековой музыкой. Под стеклом были выставлены доспехи рыцарей и оружие. Смотрели комнату пыток и дом Франца Кафки. Остальные домики с сувенирами мы прошли уже совсем быстро. Смотреть почти нечего. Сувениры дороже на порядок, чем в городе. Потом мы спустились по крутой лестнице к подножию Градчан. В маленьком скверике немного отдохнули, раздражали только два пацана, которые пинали пластиковую бутылку.
После отдыха гуляли еще вокруг Градчан, потом уже поехали На Боиште – к «Швейку».
А, сегодня проснувшись, мы впервые по-человечески позавтракали. Мне, еще, когда нас развозили по отелям на автобусе, не понравилась улыбка нашего гида, когда она говорила, что здесь нам будет лучше, чем во «Франте». Странная была улыбка. Словно гид хотела нам сказать: «Что же сделаешь, вы сами выбрали этот отель».
Итак, отель «Прага Аппартаментс» нам однозначно не понравился: в номере не убирают, завтраком не кормят, персонал гостиницы не найдешь. Как я уже сказал, сегодня (только сегодня!) нас накормили более-менее хорошим завтраком.
Мы пришли в восемь часов утра, и с удивлением обнаружили, что в столовой из постояльцев никого нет. Вчера, например, в это же время яблоку некуда было упасть, – и никакой еды на общем столе уже, естественно, не было. Шведский стол, но не такой, как был в отеле в Петербурге, а совсем по-другому: если еда заканчивалась, здесь ее не добавляли. А я-то, еще при вселении в отель, наивный, не мог понять, зачем за десять минут до открытия, возле столовой скопилось столько народу. Ведь отпущенных полтора часа на завтрак, думал я, вполне хватит, чтобы поесть. Выходит, не хватает, поскольку еда кончается. После того, как два дня мы практически пили кофе с кусочком хлеба, я представил себе такую картину: лишь только дверь столовой открылась, толпа, расталкивая друг друга, врываются в помещение, и сметают со стола все, что подвернется под руки. Как в фильме «Не может быть», на свадьбе персонажа артиста Куравлева.
Сегодня в восемь часов, когда мы пришли в столовую, она была пуста. Все, чем хозяева хотели нас накормить, лежало на столе. Мало того, вчерашний мальчишка поинтересовался у нас, хотим ли мы, чтобы он сварил нам сосиски. Мы были не против. После того, как мы сели завтракать, пришли две женщины и мужчина. И все! Куда девались все эти обжоры, сметавшие еду на ходу, не известно.
Панорама на Чешский Крумлов
После завтрака мы поспешили на Вацлавскую площадь, поскольку хотели попасть на экскурсию в Глубокую над Влтавой и Чешский Крумлов. Там было что посмотреть. И едва успели. Вместе со всеми пошли на Главный вокзал. Наша гид Оля так «вчистила» по Вашингтоновой улице, что мы едва за ней успевали. Возле вокзала нас ждал автобус. Мы поехали. По дороге в Глубокую над Влтавой, гид Оля нас запугивала разными историческими фактами: рассказывала про кельтов, населявших в стародавние времена территорию современной Чехии, про каннибалов, про род Рожемберков, про воров и убийц, основавших Чешский Крумлов, и как потом один из рода Рожемберков огнем и мечом очистил город от бандитов. В роде Рожемберков, по рассказу Оли, все женились сначала по любви, но жили счастливо в браке всего два года, а потом обычно жены умирали, – кто от тяжелых родов, кто от страшных болезней. Если же это был неравный брак, по расчету, то обычно длился он долго. О том, как постепенно вырождался род, поскольку в роду принято было жениться на родственниках. О головах казненных повстанцев, вывешенных на долгие годы на всех домах города. О принцессе Паулине, (счастливо прожившей в браке два года, естественно перед этим), сгоревшей в доме, когда кинулась туда спасать своего ребенка. О мятежнике Яне Жижке, который был очень храбрым в боях, и завещал, чтобы после его смерти с его трупа содрали кожу и натянули ее на барабан, чтобы и после смерти быть в походе впереди всех. И о многом другом.
Приехали в Глубокую над Влтавой и стали подниматься в гор к замку рода Рожемберков. И что же я встретил на пути в гору. Вывеску о том, что ресторан «Швейк» находится совсем неподалеку. Однако сам ресторан я не нашел. Если бы было много времени, то, наверно, у меня получилось это сделать…
Мы залезли на самый верх и долго ходили вокруг замка. Потом пошли вовнутрь, но фотографировать там не разрешалось. Гид Оля опять завела свою песню: этого отравили, эта сгорела, этот сошел с ума, разрубив свою жену на кусочки, и разбросав эти кусочки по всем комнатам замка. И так далее. Потом все стали спускаться с горы назад к автобусу. Я пошел очень быстро, обогнав всех. Дело в том, что по пути к замку я увидел букинистический магазин, и надеялся, пока гид и все остальные туристы медленно спускаются с горы, забежать в магазин и посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное для меня. Я еще не оставлял надежду найти оригинальные книги Гашека, или о Гашеке, или что-то, что бы было связано с Гашеком. Но ничего не нашел. Спросил у продавщицы, чтобы уже знать наверняка. Она сначала пометалась по залу, подскакивая то к одной полке, то к другой, а потом сказала, что, к сожалению, ничего нет.
Когда я подошел к автобусу, все уже сидели на местах. И Игорь тоже. Я сел рядом, и объявил, что ничего хорошего в магазине нет. Мы поехали в Чешский Крумлов.
Надо вам сказать, что в свою поездку в Чехию, я взял сотовый телефон. Звонил по нему только в Питере, а потом у меня кончились деньги, и в Праге я уже по нему не звонил. Но уже в первый день, в гостинице оператор «Би лайн» прислал мне СМС: «Желаем хорошо провести время в Чехии», и переключил меня на местного оператора. И, вот, когда мы сегодня ехали на юг Чехии, мой сотовый телефон отмечал все города и поселки, по которым мы проезжали. Почти весь анабазис Швейка, если кто помнит и знает эту историю. Вот эти города: Противин, Водняны, Писек, Глубокая над Влтавой (Чешские Будейовицы он не отметил, но лишь потому, я думаю, что мы проезжали не по городу, а лишь по его окрестностям). Нечего было и думать, фотографировать эти населенные пункты на ходу. Лишь город Писек удалось сфотографировать, и только потому, что автобус остановился на заправочной станции. Город остался в стороне, но мы очень хорошо получились на его фоне.
На фоне ресторана "Швейк". Крумлов
Наконец мы приехали в Чешский Крумлов, где я почти сразу натолкнулся на ресторан «У Швейка». Не помню уже, где-то я читал, но, кажется, именно Чешский Крумлов считается тем самым городом, где очень любят Швейка и все, что с ним связано, в отличие от Праги. Но в столицах люди обычно более чопорны и спесивы. По Москве хотя бы посудить.
Вид с замка. Крумлов
О том, что было в Чешском Крумлове, я расскажу завтра. Спать после такого насыщенного дня очень хочется.
2. 08. 07. 8.00. утра.
Мы спускались по ступеням тесной улочки, гляжу – голова улыбающегося Швейка. Прямо на крутой тесной лестнице вход в ресторан. Хочешь, – проходи мимо, хочешь, – заходи в ресторан, потому что народ идет сплошным потоком, и трудно остановиться. Но мы все же остановились, и смогли все сфотографировать. И снаружи, и внутри. В помещение находился витраж с иллюстрации Лады. Те, кто внимательно читали роман Гашека, знают, что солдат Тоноуш Балоун, – мельник из-под Чешского Крумлова. На витраже был изображен именно он, вместе со Швейком и поваром Юрайдой.
В связи с этим вспомнил, что позавчера, перед тем, как зайти к Михалу, мы зашли в ресторан «У Чаши», – официальное, так скажем, заведение Топфера и его брата. Пока я выбирал из выставленных в витрине сувениров, а там были фигурки Швейка, посуда с эмблемой ресторана, – тот же Швейк, только идущий, майки с той же эмблемой и прочее, Игорь успел сфотографировать интерьер ресторана. Потом мы с ним купили по майки со Швейком, а я еще и маленькую тарелочку и спички. Но вернемся в Чешский Крумлов.
Пока не будем возвращаться в Чешский Крумлов. Опишу, что было сегодня с утра. Ни в какую Липницу мы не попали. И хоть в компьютере расписание показывало в Липницу автобусы и на 10 часов, и на 11, в окошке недовольный дядька давал информацию, что билеты на Липницу имеются только на 14.25, как и два года назад. Не знаю, когда теперь, и вообще сможем ли мы когда-нибудь туда попасть. Туристов туда не возят, хотя там есть свой замок, наверно не хуже других. Я естественно расстроился.
На автобусной станции Флоренс я встретил парня, с которым я курил в тамбуре поезда «Москва-Прага». Он сегодня с женой собрался в Чешский Крумлов, но туда, не в пример Липницы, едут все, и проблем с билетами нет никаких. Им поездка обошлась дешевле, поскольку мы ездили с гидом – экскурсия называется.
Парня звали Сергеем. Так, во всяком случае, называла его жена. Как и тогда, в тамбуре, разговора нашлось очень много. Мы обсудили разные вопросы, и, кроме всего прочего, Сергей рассказал, что вчера на Прокоповой улице в районе Жижков, он с женой видел интересный памятник Гашеку. Подошел Игорь и сказал, что с Липницей ничего не получается. Сергей с женой спешили на автобус, и мы с ними попрощались. А к памятнику решили обязательно сходить, но после. А пока поехали на Вышеград. Выйдя из метро, я увидел указатель: «Панкрац», и пропел: «На Панкраце, на стране, есть веселая аллея». А с Липницей получилось так, что если бы мы поехали в 14.25, то попали бы туда часов в пять вечера, когда все музеи уже закрыты. А обратный автобус в тот же день уезжает в Прагу в шестом часу. Чтобы все посмотреть, нам надо было бы оставаться там на ночь. Эх, надо было рискнуть…
Однако вернемся во вчерашний день, в Чешский Крумлов.
В Крумлове ходить особенно не куда. Весь городок, который, кстати, охраняется ЮНЕСКО, небольшой. За два часа, что нам дали свободного времени, мы обошли его весь, а некоторые места еще на два раза. Огромный замок на горе и маленький городок у его подножия, напичканный ресторанами и лавочками с сувенирами. Разросшаяся в несколько раз золотая улочка в Праге, вот что есть Чешский Крумлов. Вот и все. Конечно архитектура в Чехии очень красивая. Мне и сейчас, стоит только закрыть глаза, видятся города под красными черепичными крышами. А какие интерьеры замков – замка Глубокая над Влтавой, например.
В Прагу мы вернулись в 21.00. Было уже темно. Мы купили в «Делвите» – супермаркете, еды, и поехали в гостиницу. В первой книге о нашем путешествии в Прагу, поездку во «Франту» я называл поездкой домой. Видимо, «Франта» действительно ощущалась как дом. С «Прага Аппартаментс» такое сказать, язык не поворачивается. Здесь это – «гостиница» – холодное, казенное слово.
Сегодня, после встречи с Сергеем и его женой, мы поехали на Вышеград. Липницу заменить Вышеградом, не очень-то равноценная замена, но у нас получился как бы провал, пустой день, а, если учесть, что дней в Праге у нас не так уж много, надо использовать каждую минуту по максимуму.
Зашли на кладбище, где лежат знаменитости. Фотографировали могилы писателей Карела Чапека, Святоплука Чеха, композитора Антонина Дворжака. Я еще нашел могилу Власты Буриана, режиссера и актера, игравшего в свое время в «Похождениях Швейка» роль трактирщика Паливца и, еще, кажется, доктора Грюнштейна.
Но самое главное, это, как вы помните, в районе Жижков (Прага-3), мы нашли на Прокоповой площади памятник Ярославу Гашеку. И действительно, как сказал нам Сергей, Гашек был на коне. Мы когда на вокзале услышали про коня, подумали, может, Сергей перепутал, и памятник не Гашеку, потому что конь-то уж совсем не к месту, но Сергей не производил впечатления слабоумного, и уж памятник Гашеку не мог спутать ни с каким другим. Мы терялись в догадках. А когда подошли, увидели – действительно, на коне. И еще Сергей сказал, что памятник выглядит несколько издевательским, поскольку, как мы знаем, Гашека в Праге не очень любят. Нам не показалось, что памятник издевательский. Объясню, почему: дело в том, что высоко на горе находился еще один памятник, на этот раз Яну Жижке, одному из предводителей освободительного движения (район, кстати, поэтому называется – Жижков). Он изображен на коне. Если брать эти два памятника вместе, то памятник Гашеку юмористически принижает помпезность первого. Так и стоит, видимо, понимать задумку автора памятника писателю. А то, что поставлен он в Жижкове, тоже есть свое объяснение: в декабре двадцатого года прошлого столетия Гашек вернулся в Чехословакию. Большевики послали его на партийную работу в рабочий город Кладно. Послали, а, скорее всего, хотели просто избавиться от него, – гражданская война была к тому времени закончена, и зачем он был теперь нужен. К тому времени, когда Гашек прибыл на партийную работу в Кладно, там всех коммунистов – кого посадили, кого разогнали, и Гашеку делать стало нечего. Он вернулся домой, и правильно сделал, иначе роман о Швейке мог быть никогда не написан. Друзья нашли ему и его жене Александре Львовой жилье в Жижкове, возле Прокоповой площади, в доме 33 по Ригеровой улице (ныне Борживойова). Там они прожили около года, и именно там Гашеком написана первая часть «Похождений».
Мы сфотографировали памятник со всех сторон и почти счастливые пошли дальше гулять.
К этому же дню относится и наше небольшое путешествие на станцию метро Лужины, не описанное в моем дневнике. Пишу сейчас, в примечаниях. Просто удивительно, что я не отметил этого события сразу. Итак, мы поехали по местам «боевой славы». В отель «Франта». Еще в Кемерово, когда в турагентстве мы заказывали этот отель, нам сказали, что сделают запрос. Сделали запрос, и оказалось, что отель с первого июля закрывается на реконструкцию. Мы удивились: в самый разгар сезона и вдруг – реконструкция, это же сколько хозяева теряют по деньгам! А может, у них что-нибудь там рухнуло, и ремонт просто оказался срочно необходим. Мы вышли на «родной» станции метро, прошли мимо супермаркета «Делвита», мимо школы детского творчества «Дуга», с выставленными в витрине керамическими поделками детей, через мост. К отелю «Франта». Все-таки, кто бы что не говорил, а здесь почему-то мне очень нравится, – место замечательное. Так тихо, спокойно. Если еще когда-нибудь доведется побывать в Праге, а это, по-видимому, пока мы не съездим в Липницу, – обязательно произойдет, я бы хотел останавливаться только во «Франте». Теперь-то уж долго у них ремонта не будет. «Франта» была на месте, но, действительно, на ремонте. Сняли навес во дворе, вывеску на входе, – в общем, как и говорилось, – ремонт или реконструкция, или и то и другое.
На обратном пути мы зашли в «Делвиту». И хоть по Праге супермаркетов с этим названием, по-видимому, очень много, примерно так же, как супермаркетов «Чибис» в Кемерово, наша «Делвита» на станции метро «Лужины» все же лучше всех. 31. 08. 07.
Сегодня, второго августа день рождения Игоря – 44 года, это дата. Сам Игорь говорит, что день рождения у него приходится на такой месяц, что он практически никогда не празднует его дома, – всегда в поездке. Что ж, от всей души поздравляем Игоря с днем рождения в славном городе Прага.
3. 08. 07. 23.50.
До последнего дня нашего пребывания в Праге осталось десять минут, и я записываю о том, что случилось с нами сегодня. Как-то на днях, в два часа по полудню проходя по Карлову мосту, тщетно пробуя сфотографировать Игоря возле памятников, изобилующих на мосту, без народа, я понял, что хорошо бы это сделать как можно раньше утром, когда народу на этом, поистине месте паломничества, будет мало.
Мы подъехали сегодня утром в девять часов. Народ был, но в таком малом количестве, что нам без труда удалось сфотографировать все статуи на мосту так, как нам хотелось.
Потом мы пошли на старое место. По дороге мы фотографировали все, что нам попадалось стоящего. Особенно хорош был храм св. Якоба, – и снаружи, и внутри. По роскоши он не уступал никакому другому храму, но здесь никто не требовал покупать входные билеты, и фотографировать можно без ограничений.
На Староместской площади долго ждали, когда часы пробьют десять, и в окошках появятся фигурки двенадцати апостолов. Кое-каких апостолов Игорю даже удалось сфотографировать.
Зашли еще в храм св. Микулаша на той же площади. В храме все перегорожено.
Затем поехали в зоопарк. Как говорили братья Колобки из знаменитого мультфильма: «В парк! В парк! В зоопарк!» Мы проехали на метро до станции «Надражи Голешовице», а потом на автобусе № 112 до остановки «Замок Троя» или «Зоопарк», там они рядом, через дорогу. Часов в двенадцать дня мы зашли в зоопарк, в 17.30. вышли отсюда. Зоопарк огромный, ходить его, не переходить. Игорь взял бразды правления в свои руки, и только и бегал от вольера к вольеру – фотографировал. Наконец, мы дошли до моих любимых бегемотов. Два года назад бегемотов было двое, а теперь их уже трое. Маленький бегемотик лежал вместе с двумя другими, и все вместе они были похожи на одну большую кучу. Мы походили к бегемотам три раза. В первый раз они лежали все вместе, и трудно было увидеть – кто где, во второй раз они были в бассейне, и их почти не было видно, в третий раз их кормили. Подходя к бегемотам третий раз, мы поняли по огромной возбужденной толпе у вольера, что происходит аттракцион. Служительница зоопарка кормила бегемотов, бросала им яблоки прямо в открытые пасти, и что-то без умолку лопотала на своем языке.
Это отвлеченное примечание. Всем известно, что в Чехии многие слова пишутся как русские, но имеют противоположное значение: «урода» значит «красота», «воня» – хороший запах, а слово «запах», наоборот – плохой. А вот еще одно слово в нашу коллекцию – продуктовые магазины называются «потравины». Мы с Игорем все шутили по этому поводу: «Потравят нас здесь!» Но, конечно, это была шутка, поскольку в Чехии нет традиции травить людей едой, как у нас в России. 2. 09. 07.
В зоопарке мы ходили долго, а затем поехали к «Калику», – к Михалу.
4. 08. 07. 22.30.
Вчера мы пришли к Михалу в седьмом часу вечера. Заказали по кружке пива. В меню нашли «Чешское блюдо» в рубрике «Рекомендуем». Это половинка гуся, большой кусок мяса, белая и красная капуста, кнедлики. Но еще до этого, как только мы переступили порог «У Швейка», Михал радостно нас приветствовал: «Ребята!» В трактире за неделю мы успели посидеть в разных местах. Пока мы пили пиво, Михал принес наш заказ. Спешить было некуда, и мы, как можно дольше хотели продлить удовольствие.
Я все еще пытался поговорить с Михалом о Швейке, о Гашеке, но Михал как-то не особенно охотно говорил об этом. Всегда одно и тоже: Гашека чехи не любят, потому что он был коммунистом. А на мой вопрос о трактирах под именем Швейка, Михал ответил, что в советское время ресторанов «У Швейка» в Чехословакии было открыто очень много, был даже где-то один «У подпоручика Дуба», что ли. Он знает ресторан «У Швейка» в районе Смихов. Мы решили прекратить все разговоры с Михалом о Гашеке и Швейке. Зато на разговоры о чем-то другом, Михал откликался с большим удовольствием.
Это было вчера, а сегодня, в последний день, после всех прогулок и покупок, мы зашли в «Чашу» пообедать и попрощаться. Михал расплылся в улыбке. Вчера, при расставании, он на наше обещание прийти завтра перед отъездом, сказал: «На всякий случай, если не получится заглянуть, попрощаемся». И пожал нам обоим руки. И вот, в последний день мы зашли, да и не могли не зайти в наш любимый ресторанчик.
Сегодня мы ели говядину с грибным соусом по рецепту пани Мюллеровой. Народу было мало, и Михал подсел к нам, – поболтать. Говорили обо всем – о русской бане, о керамике, о зимах в Чехии и России, о литовцах, что приходят по сорок человек, а заказывают десять кружек пива «У меня такой закон, – сказал Михал, – один посетитель – один дринк. Можно заказать любой напиток – пиво, водку, сок. А эти пришли сорок человек. Во-первых, у меня всего тринадцать мест, сорок человек не поместится. Я им говорю, идите в ресторан рядом, там помещение на 280 посадочных мест. Ну, зашли ко мне десять литовцев, остальные остались на улице, – ждать. А эти заказали две кружки пива, и пьют их вдесятером».
Михал снова подсел к нам, усмехаясь. В последнее время у него были нелады с хозяином заведения. Топфер хочет выжить Михала с работы, а его бар закрыть. Может, он так и сделает, может, к тому времени, когда мы снова соберемся в Прагу, Михал уже не будет работать «У Швейка». Сам Михал со смехом рассказал нам как одни посетители в ресторане «У Чаши» подошли к хозяину и спросили: «Где здесь такой ресторанчик «У Михала». Нам, мол, его все друзья рекомендуют». Хозяин аж задохнулся от ярости: «Нет такого ресторана «У Михала»! Нет!»
Мы сегодня сидели у Михала больше двух часов. Это был поистине замечательный прощальный вечер.
Конечно, жалко, если Михал уйдет с работы, а его бар закроют. Люди, действительно, идут ни к «Калику», ни даже к «Швейку», они идут к Михалу, ведь еду можно заказать и в большом ресторане (меню одно). В официальном «Калике» нет той душевной теплоты, – официант принесет тебе заказ, но не будет с тобой рядом, не подсядет к тебе за столик, и не будет обсуждать с тобой разные проблемы, не будет рассказывать о себе, смеяться, шутить. Михал, – он живой, энергичный, эмоциональный. Даже его сменщик, высокий седой мужчина, к которому в свой прошлый приезд нам даже не захотелось заходить, не имеет, мне кажется, и половины того успеха у посетителей, какой имеет Михал.
Мы фотографировались с Михалом, фотографировали помещение на память, и довольные простились с хозяином этого маленького гостеприимного кабачка.
Сейчас я сижу в поезде. Он что-то запаздывает уже минут на сорок. Видимо, Прага нас не хочет отпускать.
Ну, наконец-то поехали. Прощай, Прага!
И тут нам не повезло, как всегда, когда дело касается поездов из Москвы в Прагу и обратно. Сначала все было замечательно: так получилось (в первый раз!), что мы ехали в одном купе, причем по билетам выходило, что в трехместном купе мы должны были ехать вдвоем. Но вот что значит «не везет», и как с этим бороться? Не успели мы порадоваться этим обстоятельствам, как наша гид Наташа Алиева приводит какую-то пассажирку, которая вообще неизвестно откуда взялась, довольно агрессивную, со своими требованиями и амбициями. И конечно, всю поездку до Москвы нам испортила, дура!
Ну да ладно: сейчас немного о подарках и покупках, и лягу спать. Очень удачно все сложилось, – в Смихове, где мы, кстати, нашли тот трактир «У Швейка», о котором упоминал Михал, я купил две книги: первая – рассказы и повесть о Швейке с иллюстрациями какого-то незнакомого, но интересного художника, а вторая книга – та самая – Зденека Кудея «Вдвоем путешествовать хорошо, а втроем – плохо» Год издания – 1927 – это восемьдесят лет назад, с интересными иллюстрациями. Книга, правда, на чешском языке, но зато будет, чем заняться дома. Куплю подробный чешско-русский словарь, и вперед… Замечательно! Такая удача!
В этот же последний день мы нашли книгу для Славки, заказанную им «Алису в стране чудес», как он и просил, на чешском языке. И тоже с интересными иллюстрациями. А ведь до этого момента, мы в каждом магазине спрашивали, есть ли «Алиса»? И нам отвечали: «Нет» Вот так судьба преподносит милые сюрпризы.
На этом мой дневник о путешествиях двух друзей заканчиваются. Потом дома все на компьютере выправлю, если еще что вспомню, добавлю в комментариях.
Мы едем в Москву, а затем в Кемерово! Все!
Еще немного вашего драгоценного внимания: в Москве мы сфотографировали ресторан «У Швейка» на Баррикадной улице, и даже посидели в нем. Но, конечно, эффект уже не тот, что в Праге.
А еще: по приезде домой я узнал, что у нас в Кемерово скоро тоже откроют ресторан «У Швейка». Не пропустить бы открытие.
Ну, теперь, кажется, и правда – ВСЕ!
Кемерово – Москва – Санкт-Петербург – Москва – Прага – Глубокая-Над-Влтавой – Чешский Крумлов – Прага – Москва – Кемерово.
20. 07. 07. – 10. 08. 07.
Ярослав Гашек
Бравый солдат Швейк в плену
Рисунки Е. Ведерникова
Вон куда ты забрался, мой бравый солдат Швейк! Имя твое упомянуто в «Народной политике» и других официальных органах с присовокуплением нескольких параграфов уголовного кодекса.
Все тебя знавшие неожиданно прочли: «Императорско-королевский уголовный и дисциплинарный суд 4-го участка в Праге вынес постановление об аресте Йозефа Швейка, сапожника, последнее время проживавшего на Кралевских Виноградах, за переход к неприятелю, государственную измену и подрыв военной мощи государства согласно §§ 183 - 194, ст. 1 334, пункт С и § 327 военного дисциплинарного кодекса».
Как же это ты не поладил с этими цифрами, ты, который хотел служить государю императору «до последней капли крови»?
Бравый солдат Швейк страдал ревматизмом, так что эту главу можно было бы назвать «Война и ревматизм». Война застала Швейка с его славным прошлым в постели. В шкафу висели его старые парадные брюки и фуражка с вылинявшим девизом: «Fur Judische Interesse» - «В интересах евреев» , которую сосед всегда брал у него в долг во время маскарадов и других развлечений, связанных с переодеванием.
Итак, бравый солдат Швейк недавно снял военную форму и открыл маленький обувной магазин на Виноградах, где вел благочестивый образ жизни и где у него регулярно раз в год от ревматизма распухали ноги.
Всякому, кто заходил в его лавку, чтобы починить обувь, бросался в глаза лубочный портрет Франца-Иосифа, висевший как раз напротив двери.
Это висел сам верховный главнокомандующий, глуповато улыбаясь всем Швейковым заказчикам. Это висел тот, кому Швейк хотел служить до последней капли крови и благодаря кому он предстал перед высшей призывной комиссией, поскольку военное начальство представить себе не могло, чтобы, находясь в здравом уме, можно было добровольно жертвовать жизнью за государя императора.
В полковой канцелярии хранился документ № 16112 с заключением высшей призывной комиссии о бравом солдате Швейке.
Его преданность государю императору была расценена как тяжелый психический недуг; при этом комиссия опиралась всецело на заявление штабного врача, который, когда речь зашла о Швейке, сказал служителю: «Позовите этого идиота». Напрасно твердил бравый солдат Швейк, что он не уйдет из армии, что хочет служить. У него обнаружили какой-то особенный выступ на нижней кости лобной пазухи. Когда входивший в состав комиссии майор сказал: «Вы исключительный идиот; наверно, рассчитываете попасть в генеральный штаб», Швейк добродушно спросил: «Вы думаете, господин майор, я один туда попаду?»
За это его посадили на восемь дней в одиночку. Там его три дня забывали кормить. А когда срок, наконец, кончился, Швейка доставили в полковую канцелярию и выдали ему белый билет, где было сказано, что он уволен вчистую по причине идиотизма. Два солдата отвели его опять наверх - за вещами -. и потом вывели из казармы.
У ворот Швейк бросил чемодан на землю и воскликнул:
Я не хочу уходить из армии! Я хочу служить государю императору до последней капли крови.
Провожатые ответили на эти исполненные энтузиазма слова тем, что ткнули его кулаком под ребра и с помощью нескольких казарменных лодырей выволокли за ворота.
Швейк очутился на штатской мостовой. Неужели он больше никогда не услышит, стоя на казарменном дворе, как духовой оркестр разучивает «Gott ег-halte» ? Неужели больше никогда никто не ткнет ему на учебном плацу кулаком в живот и не скажет: «Ешь меня глазами, скотина, ешь меня глазами, а не то я из тебя отбивную котлету сделаю!»?
И неужели поручик Вагенкнехт никогда не скажет ему: «Sie, bohmische Schweinhund mit ihren roten Meerschweinnase» ? Неужели эти чудные времена больше не вернутся?
И бравый солдат Швейк решительно направился к мрачному серому зданию казармы, построенному императором Иосифом II , который смеялся над намерением лихтенштейновских драгун спасти народ при помощи католицизма и в то же время хотел при помощи тех же драгун сделать чешский народ счастливым путем германизации. Чешских солдат во дворе казарм гоняли сквозь строй за то, что они говорили по-чешски, и немецкие капралы старались с помощью зуботычин познакомить чешские горячие головы с некоторыми красотами немецкого стиля, с Exerzierregelями , с nieder, kehrt euch, trotte и т. п. Из этих казарм просачивались наружу, вызывая запросы в парламенте, сведения о частных случаях издевательства над рекрутами. Запросы залеживались в кабинетах военного министерства, а воробьи по-прежнему пачкали стены казарм, причем можно было подумать, что это делает черно-желтый австрийский орел.
Итак, бравый солдат Швейк решительно вернулся обратно под крыло этого орла.
На войне много не поговоришь! Швейка только для приличия спросили, чего ему надо в казармах - ему, человеку штатскому, белобилетнику, и, когда он доложил, что хочет служить государю императору до последней капли крови, его опять выставили за дверь.
Возле казарм всегда стоит полицейский, это вполне естественно. Отчасти это его обязанность, отчасти же его тянет к казармам его прошлое: здесь ему вдолбили в голову понятие долга по отношению к государству, здесь научился он разговаривать на ломаном немецком языке и здесь же что-то австрийское окутало и обволокло вместо фосфора серое вещество его головного мозга.
Я хочу служить государю императору! - закричал Швейк, когда полицейский схватил его за шиворот и повалил на землю. - Хочу служить государю императору!
Не орите, а не то глотку заткну, - посоветовал полицейский.
Придержите язык! Да что это за канитель в конце концов? Арестую вас именем закона.
В участке бравый солдат Швейк сломал стул, а в изоляторе - нары. Полицейский запер его и ушел. Швейк остался в мире и тишине среди четырех голых стен здания уголовного суда, куда его отправили сразу за несколько преступлений.
Прокурор решил сделать из Швейка политического преступника. Прежде всего он стал доказывать, что Швейк кричал что-то о государе императоре в связи со всеобщей воинской повинностью («Я хочу служить государю императору»), чем вызвал скопление народа и шум, так что потребовалось вмешательство полицейского. Выкрики Швейка о государе императоре, хоть обвиняемый и пытался приписать им противоположное, серьезное значение, вызывали общий смех зрителей: значит, Швейк совершил преступление против общественного спокойствия и порядка. По мнению прокурора, Швейк делал это умышленно. «А то, что он, - гласило обвинительное заключение, - оказал сопротивление полицейскому, говорит о том, что арестованный вынашивал преступный замысел, а именно - намеревался учинить бунт. То, что он ломал мебель в изоляторе, также является преступлением: это порча чужого имущества». Казна оценила деревянные нары в двести сорок крон - сумма, за которую можно было бы поставить в изоляторе по меньшей мере кровать красного дерева.
Но тут вмешалась медицинская экспертиза: она опиралась при этом на заключение военной врачебной комиссии, освободившей Швейка от военной службы. Целых два часа шел спор о том, полный идиот Швейк, или только страдает умственным расстройством, или же, возможно, вполне нормален.
Славянский мир дал за последние два века прекрасные образцы литературной сатиры и юмора.
Изучение фольклорных источников представляет собой самостоятельную тему, которую мы здесь не затрагиваем. Скажем только, что комическая составляющая в славянском фольклоре оказывается достаточно важной и семантически весьма емкой. Скажем, устойчивый успех только одних знаменитых "габровских анекдотов" говорит сам за себя.
Культура славянского мира жила своими внутренними концептуальными связями. Так, в становлении сербской сатирической и юмористической литературы плодотворным оказалось знакомство сербских писателей с художественным опытом Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Бесспорный вклад в европейскую литературу внес комедиограф Бронислав Нушич. Его остросоциальные комедии "Народный депутат" (1883), "Подозрительная личность" (1887), "Протекция" (1888), благодаря своему антибюрократическому пафосу сделали югославский реалистический театр актуальной трибуной.
Поэтику сатирического романа обогатил чешский писатель Карел Чапек, создавший свой знаменитый роман "Война с саламандрами", прозвучавший в 1936 году удивительно свежо и злободневно. В художественной системе данного романа, как отмечают исследователи, причудливо переплелись элементы мистифицированного научно-фантастического жанра, своеобразной зоологической притчи, социальной утопии, политического памфлета, многослойной пародии.
Хотелось бы особо остановиться на творчестве чешского сатирика Ярослава Гашека, создавшего образ бравого солдата Швейка, основной смысл романного бытия которого заключается в демифологизации и десакрализации мира Габсбургской империи.
Радко Пытлик в книге "Гашек", вышедшей в известной биографической серии "Жизнь замечательных людей", пишет: "Ярослав Гашек издавал первоначально "Похождения бравого солдата Швейка" небольшими выпусками, которые печатались один за другим по мере продвижения работы. О предстоящем появлении первых выпусков автор оповестил вместе со своими друзьями в озорных буффонадных афишах, которые были расклеены весной 1921 года в плебейских районах Праги и выставлены в окнах городских трактиров. Текст, выдержанный в духе веселой мистификации и розыгрыша, помимо всего прочего, гласил:
"Одновременно с чешским изданием перевод книги на правах оригинала выходит во Франции, Англии, Америке.
Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!
Первый тираж 100 000 экземпляров!"
Шутки шутками, но Гашек в самом деле напророчил себе и своей книге успех.
Интерес к роману Гашека может быть продиктован разными соображениями и исследовательскими стратегиями, но эта книга не устаревает на протяжении века. "Языковая картина мира того или иного народа связана с исторической памятью этого народа, запечатлённой в лучших его памятниках искусства, литературы. Произведением "всех поколений", чешским национальным достоянием (несмотря на все pro и contra) остаётся творческая история знаменитой комической эпопеи Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" и её главного героя, ставшего одним из самых известных и популярных образов мировой литературы всех времён. Имя Швейка мгновенно возникает в памяти при одном упоминании о Чехии. В этой связи особый интерес представляет национально-языковой аспект произведения. Именно авторская неординарность и языковая самобытность романа дают нам право говорить о "Похождениях бравого солдата Швейка" как о феномене чешской национальной литературы, национальном образе мира" Е.В. Евпак «Образ Швейка Ярослава Гашека в чешской языковой картине мира» (Язык и культура. - Новосибирск, 2003. - С. 126-130).
Произведением "всех поколений", чешским национальным достоянием остаётся творческая история знаменитой комической эпопеи Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" и её главного героя, ставшего одним из самых известных и популярных образов мировой литературы всех времён. Имя Швейка мгновенно возникает в памяти при одном упоминании о Чехии. В этой связи особый интерес представляет национально-языковой аспект произведения. Именно авторская неординарность и языковая самобытность романа дают нам право говорить о "Похождениях бравого солдата Швейка" как о феномене чешской национальной литературы, национальном образе мира".
Художественная система романа Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" состоит из целого ряда смыслоемких и выразительных бинарных оппозиций. Оппозиция конвенциальное / наивное входит в этот концептуально значимый ряд.
Человек - существо, знающее условность поведения. Он постоянно живет в разных условных сферах, в разных условных ситуациях. Все человеческое существование - это постоянная кодировка и декодировка тех или иных импульсов, помыслов, волеизъявлений, жестов, слов и поступков. Каждая система кодов отграничена от другой. Чтобы попасть из одной системы в другую, надо совершить акт перехода, чтобы самому адекватно воспринять происходящее или быть адекватно воспринятым другими.
Такими разными сферами, у которых могут быть точки соприкосновения, являются смеховое и серьезное. Это как бы разные "среды обитания" человека.
В стареющей Австро-Венгерской империи сложилась жесткая и кажущаяся абсолютно нерушимой система конвенций. Эти конвенции доведены до максимально возможной степени, они стали пространством ритуализации, они упрятаны в оболочку общепринятых словесных стереотипов. И вот появляется Швейк и, словно андерсеновский мальчик, говорит: "А король-то голый!". Появляется вопрос: Швейк изначально по-детски наивен и простодушен или он надевает маску наивного человека, пряча свой умный и лукавый взгляд под удобной личиной? Фактически писатель осуществляет смену художественной оптики. Привычное рассматривается под другим углом зрения. Выявляются новые психологические нюансы. "Наивное" сознание легче обессмысливает стереотипные фразы и поведенческие реакции. Детская логика оказывается ближе к естественному "здравому смыслу", чем конвенциональная логика взрослых. Швейк "существует" в романе, пожалуй, только для того, чтобы посмотреть на примелькавшееся со стороны и удивиться. В основе насмешки вообще лежит первоначальное удивление. Удивление делает возможным опознание новой сути, обнаружение новых смыслов. Перед нами взгляд ребенка-первооткрывателя.
Гашек наполняет особым смыслом бинарную оппозицию наивный человек - массовый человек. Массовый человек живет по принципу "быть как все", абсурдное содержание имперской жизни бездумно воспринимается таким стандартным человеком как данность. Сознание массового человека соткано из клише, ценностная шкала его статична. А наивный человек, которого все окружающие воспринимают как чудака или досадное исключение из правил, тем не менее обладает самостоятельным взглядом на мир.
Уподобляясь юродивому, обычно находившемуся на границе сакрального и профанного миров, Швейк тоже располагается на границе, разделяющей мертвую систему отживших имперских отношений и живую жизнь, прелестную во всей своей непредсказуемости.
Смех - индикатор неоднозначности, амбивалентности явлений. Смеясь над миром, Швейк сам не боится быть смешным. Он занимает особое место в пространстве романа. Своим существованием он маркирует еще одну очень важную границу - границу между полем абсолютной (тотальной) серьезности и полем тотального смеха. И то, и другое - крайности, теряющие интеллектуальную глубину и этическую содержательность. Первое ведет к высушенной схиме схемы, предъявляя вместо жизни сухую декларацию. Второе - к глуму как безыдеальному и пустопорожнему смеху ради смеха. Кстати, и сегодня мы не очень четко ощущаем эту границу, впадая то в грех пресной риторической назидательности, то в нежелательный соблазн бездумного плоского комикования. Серьезное всегда - более или менее четко отграниченная область. Смех же, напротив, пространство безграничное. Как писал Л. Столович, нельзя заставить смеяться и нельзя запретить смеяться (то есть ввести в стихию смеха границы между "можно" и "нельзя"). Точно так же нельзя провести разграничительную линию между объектами осмеяния и неосмеяния. В принципе все может быть осмеяно. Для смеющегося, так сказать, "нет ничего святого". Смех раздвигает любые границы, разрушает любые табу. Заострив это суждение, можно сказать, что смех и граница - понятия несовместимые. Смех способен размывать, растворять в потоке своих импульсивных проявлений любую ограничивающую его сетку координат.
Серьезное чаще всего одномерно, оно предполагает определенную совокупность стабильных условий. Оно внутренне статично. Смех - это всегда внезапный порыв вовне, это по-детски непосредственное и неожиданное разрушение постройки из кубиков, это "святое недовольство" сотворенным, это творчески легкое и беспечное возвращение к изначальному хаосу. Смеющийся исходит из убеждения, что мир имеет множество измерений и его нельзя понять и адекватно описать, воспользовавшись лишь какой-либо одной шкалой измерений. Смех, явный или скрытый, - всегда намек на семантическую неисчерпанность явления, он - индикатор многозначности. Серьезное склонно к самосохранению, кристаллизации. Смех же текуч и подвижен.
"Простодушных" персонажей, наделенных предельно простой детской логикой, подчиняющейся установлениям здравого смысла, достаточно много в русской литературе ХХ века - от булгаковского пса Шарика и фокса Микки у Саши Черного до платоновских "усомнившегося Макара", "сокровенного человека" Фомы Пухова.
Нарочито наивный взгляд на себя и окружающий мир - это форма национальной самокритики. Жители болгарского Габрово не побоялись выставить на всеобщее обозрение и осмеяние собственную скаредность, многовариантно ее продемонстрировать и подвергнуть уничтожающей сатирической критике. Это признак силы национального характера. На каждый случай у Швейка припасена история, а то и притча. Это расширяет интеллектуальное пространство героя, делает его выразителем совокупного народного опыта, коллективного мироощущения ("Если хотите броситься из окна, так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице").
При построении речи Швейка Гашек постоянно использует стилистический механизм ложного панегирика - герой романа хвалит порядки в тюрьме, действия тайной полиции, разумеется, никакой действительной похвалы не заслуживающие. Писатель сталкивает две диаметрально противоположные логики - логику блюстителей порядка в обветшавшей империи и логику простодушного Швейка. В этом заключена не утратившая актуальности и ныне мысль автора о различии казенного и истинного патриотизма. Можно любить Родину, но при этом не любить государство. Это разные явления. Родина - понятие биолого-географическое, понятие, связанное с национальным укладом, народными традициями. Оно постоянно, это некая незыблемая константа. А государство - понятие социально-экономическое, административное, это машина принуждения, машина, отнюдь не всегда удачно сконструированная, она связана с конкретной эпохой.
Остапа Бендера сочинившие его авторы называли "великим комбинатором", а гашековского Швейка можно назвать "великим мистификатором". Вышучивание, выворачивание "наизнанку", переход из серьезной сферы в сферу смеховую мы можем обнаружить в самых разных видах деятельности. Разумеется, у каждого такого перехода свои причины, свои мотивы. Можно остановиться на феномене мистификации. Это явление - тоже один из моментов перехода из сферы серьезного в сферу смеховую. Это продуктивная попытка ввести приватное, домашнее измерение в холодный мир имперского официоза.
И этот замечательный опыт непревзойденного сатирика Ярослава Гашека сохраняет свою художественную актуальность и поныне.
Анализируя роман о Швейке, нельзя не вспомнить об известном произведении Владимира Войновича "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина". Роман был задуман автором в 1958 году и только через 49 лет, в 2007, окончен. Эпическое сочинение, занявшее у автора около 50 лет представляет собой роман-анекдот, как определил сам В. Войнович.
Чонкин - маленького роста, кривоногий, лопоухий солдат. Это - русский Швейк, способный шутить, балагурить, иногда предаваться унынию. Но при этом - всегда романтик и лирик. Это наивный человек, не вписывающийся в атмосферу государственного тоталитаризма, которая подавляет все живое и светлое. Чонкин живет по иным законам: это народный характер, радующийся самой жизни. На фоне отупевшей от страха толпы Чонкин выглядит наивным и неиспорченным общей атмосферой страха человеком. Честный солдат пытается выполнить точно все приказы, но от этого еще явнее видна нелепость и абсурдность требований командиров, начальства, а значит, всего государственного устройства. Он хочет "служить верой и правдой", но страдает от невостребованности. Его забывают, оставив часовым у самолета. Чонкин - смирный, доверчивый простачок, но одерживает верх над врагами - гэбэшником Милягой и его подручными. Он ведет настоящий бой, но со своими войсками. Чонкину, кажется, сопутствует удача. Но так не может долго продолжаться: сказочке пришел конец. Генерал вручает ему орден, но тут же Чонкина сажают в кутузку.
В государстве "абсурдной морали" сказочного финала не может быть. Войнович в романе подвергает сатирическому анализу все стороны жизни тоталитарного государства: и армию с ее туповатыми командирами, и правительство, и социальный строй.
Как и в романе о Швейке, автор высмеивает муштру, глупость и жестокость, царящие в Красной Армии. Особенно ярко это показано в эпизоде со "шпионом" по фамилии Сталин. Одно слово волшебным образом воздействовало на служак: ими руководило чувство страха настолько сильно, что они не обращали внимания на реалии, а "Сталин" - это была просто фамилия старика-еврея.
Гротесковое начало роднит роман В. Войновича с незабвенным романом Я. Гашека о Швейке. Объявление Чонкина государственным преступником сродни тому факту, что Швейка объявили идиотом. И тот, и другой - дети природы. Среди людей, запуганных государством, они - будто сказочные Иванушки-дурачки. Но ведь побеждают всегда эти Иванушки!
Чонкина арестовали, но не сломили в тюрьме, воевали с ним, но не победили. И Чонкин, и Швейк - это идеальные народные характеры, которые своим подлинным, настоящим содержанием оттеняют нелепость и обреченность государственного строя - и империи Габсбургов, и социалистического строя. Роднит этих героев и их отношение к службе - они стараются служить добросовестно. Но нелепость приказов командного состава, с одной стороны, и искреннее старание делать все как можно лучше, с другой стороны, приводят к обратному результату. Оба героя - недотепы, но они привлекают читателя к себе своей искренностью, природной смекалкой и житейской приспособленностью.
Речь Чонкина близка к фольклорной: "Вали кулем, потом разберем". Чонкин говорит: "Товарищ генерал! За время вашего отсутствия никакого присутствия не было". Чонкин умеет примириться с жестокой реальностью - везде себе местечко найдет: и у Нюрки в доме, и на нарах. Швейк тоже умеет приспособиться к любым обстоятельствам, и речь его тоже запоминается своей живостью и остроумием:
· "Если хотите броситься из окна, - сказал Швейк, - так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице"
· "Без жульничества тоже нельзя. Если бы все люди заботились только о благополучии других, то еще скорее передрались бы между собой".
В своем романе Войнович продолжает лучшие традиции русской сатиры, заложенные еще Салтыковым-Щедриным, Зощенко, Булгаковым. И эти традиции близки Ярославу Гашеку, как показал роман о Швейке. Оба роман (Войновича и Гашека) сохраняют свою актуальность и сегодня.
